да в ладонях чужих по осени остыл.
Сводит скулы - белеть значит кулакам.
Шлюхи в соболях, да друг мой на полу.
А над воротами крест, и в стельку сторожа.
Пойду - попрошу, с лёгкой то руки.
Не струхнуть бы, да сердце в утоптанном снегу.
Хромоногий я на дурную голову.
Я сижу на холме - голова-фонарь.
Я сижу и не смотрю
Ни в синюю высь, ни в дальнюю даль.
Под ногами земля,
и роднее мне никого нет.
Я клянусь ей в любви, а она
клянётся мне в ответ.
И триединство храня, хищничать в лесу,
На удмуртском шептать мантры перед сном,
дать сполна шенкелей да сощуриться,
Стрекотать по ночам над твоим окном.
И стерва-сокол весит в небе голубом
Как живая плеть за мои дела.
Бережёному мне положить на то:
Что в хламиде идти, а что в золоте...
Я сижу на холме - голова-фонарь.
Я сижу и не смотрю
Ни в синюю высь, ни в дальнюю даль.
Под ногами земля,
и роднее мне никого нет.
Я клянусь ей в любви, а она
клянётся мне в ответ.
И что ж мне делать глупцу упоённому:
грохотать по столу хмельною рукой,
бить систему на взлёт, аль смиренным быть?
А мы ведь, русские, ой на всё согласные!
И в мире мне, дураку, нет понятия.
Сам рогатый здесь сходу охромел.
Я и в храме босой, а и в огне горю.
С упырями дружу, да к Свету всё тянусь.
Я сижу на холме - голова-фонарь.
Я сижу и не смотрю
Ни в синюю высь, ни в дальнюю даль.
Под ногами земля,
и роднее мне никого нет.
Я клянусь ей в любви, а она
клянётся мне в ответ.