В комнате призванной, сохранить, тишину в темноте.
Солнце сквозь щель, занавешенных окон пинцета, иголками,
Отбирает пылинки для савана те.
Что улягутся душным, пушистым узором тайны,
На нефритовой маске бывшего, чьим-то лица.
И каждая из миллиардов окажется не случайной
В искусном рисунке, застенчивого творца.
Время в засохших соцветиях полыни прошлого,
Облетают, роняя мгновений несвязных пыль.
Танцуя над пошлостью труп, торжественно и осторожно.
Танец бессмертия - космическую кадриль.
Утопленник в глубине темноты заклинаний,
Висящий на тонкой, натянутой нити луча.
Безжалостность чьих-то разрозненных воспоминаний,
Молчаньем своим пробуждает, сквозь зубы крича.
Всплеск открывшихся в сон дверей,
Жестокости ламп - электрическая беспощадность.
Мы входим с единственным экспонатом в музей,
Мы чувствует жизни жадность.
За смазанной акварелью лиц - улыбки прячем,
Падаем ниц к ногам дохлой клячи.
Завтрашнего дня искры шипят в уголках глаз,
Кажется воздух вдыхаем чистый - пыль оседает в нас.
Сумерки смотрят в долгое снежное поле,
Сквозь грохот снежинок, слышу о помощи крик.
И будто откуда-то сверху, что-то странно живое,
Смотрит мне в душу в этот пронзительный миг.
Всё очевидно бессмысленно и всё, что было,
И всё что будет не важно, и не имеет цены.
Но почему-то так искренне, сердце моё грустило,
Под черной рубашкой, слева от центра груди.